Главы из книги "Будем жить!"
Георгий ДМИТРИЕВ, композитор
ПАМЯТНЫЕ ВСТРЕЧИ

Личное знакомство мое с Леонидом Федоровичем Быковым относится к периоду работы над картиной "Аты-баты, шли солдаты...". Наша первая встреча произошла в Загорске, где в очень трудных условиях (столбик термометра в ту зиму частенько опускался за минус тридцать) проходили натурные съемки. Оживленный, окруженный людьми, Леонид Федорович появился в гостинице, где я его ожидал. Чувствовалось, что несмотря на трудности, дело ладится. Я подошел к нему, обратился, на что он с простодушной хитрецой ответил:
- Так вы меня знаете?
- Кто же вас не знает, Леонид Федорович!
Действительно, из тех, кто знаком с советским послевоенным кино, кто же не помнит этого обаятельного, отмеченного неповторимой индивидуальностью актера хотя бы по фильмам 50-60-х годов? А ведь к моменту описываемой встречи новую волну популярности и признания широчайших зрительских масс принес ему фильм "В бой идут одни "старики"! (Когда в один из Дней Победы Леонид Федорович пришел в Москве к месту встречи ветеранов, от разных групп его приглашали: "Майор Титаренко, идите к нам!" - "Да я ж не майор Титаренко!" - "Для нас вы майор Титаренко!". Думаю, здесь была одна из высших наград искусству замечательного художника).
Вошли в его номер. Леонид Федорович, очевидно, продолжая свои мысли, стал объяснять мне некоторые монтажные переходы:
Буду монтировать "внахальную": кровь на снегу и сразу же красные гвоздики у обелиска!
Эта увлеченность своим делом не заслоняла, однако, его редкостной человеческой внимательности:

-Молочка не хотите?
Хотя сценария я еще не читал, но из слов Леонида Федоровича понял заложенную в фильме идею смещений во времени и предложил использовать для таких переходов легкие фоновые звучания синтезатора, ненавязчивые, но по воздействию на зрителя весьма эффективные. Высказал я и еще некоторые практические соображения. Мы быстро поняли друг друга. Помнится Леонид Федорович говорил о том, что очень ценной в фильме представляется ему монотематическая музыкальная драматургия - сквозное развитие единой музыкальной темы, говорил и о том, чего не принимает: "Не люблю, когда на экране любовь, а в оркестре в это время звучат скрипки!" Уезжал я, очарованный благородством и душевной чистотой этого прекрасного человека, воодушевленный предстоящей интересной работой.
Вообще, одним из важнейших профессиональных качеств Быкова-режиссера было, на мой взгляд, совершенно особое умение без каких-либо деклараций и призывов, совершенно ему чуждых, создавать вокруг себя творческую, рабочую обстановку, при которой участники киногруппы делали свое дело увлеченно, не формально. Если же такого отношения Леонид Федорович не видел, сталкиваясь иной раз с равнодушием, недобросовестностью, а то и с непорядочностью, - переживал это всякий раз очень тяжело и очень лично...
Все, за что брался, Леонид Федорович делал с душой, вкладывая в дело всего себя. Иначе он просто не умел. На премьере фильма в Доме кино в Москве он говорил, что "недостаток профессионализма" (в этих словах не кокетство, а высочайшая требовательность к себе художника) ему приходится "компенсировать сердцем". И вот эта беспощадная самоотдача, в сочетании с той нежностью, которую он невольно внушал всем его знавшим, оказывали на окружающих очищающее и смягчающее воздействие. Быков как-то очень естественно и без нажима обращался к лучшему в человеке.
Далее были несколько моих приездов - уже в весенний цветущий Киев: ознакомление с материалом, осуждение музыкального плана и т. п. В один из таких приездов я сыграл Леониду Федоровичу, главную музыкальную тему, которая звучит на титрах, а также про водится в видоизмененном виде еще несколько раз Картине.
Часть музыки я выполнил в ЭСЭМ - экспериментальной студии электронной музыки на синтезаторе "Синти-100". С самого начала Леонид Федорович горячо одобрял и всячески поддерживал весьма нетрадиционную тогда идею электронной музыки, но вместе с тем волновался и беспокоился, не представляя себе до конца ее возможностей, характера, эстетического и драматургического эффекта.
Основной областью применения электронной музыки в фильме намечалась большая сцена боя группы советских солдат с вражескими танками. Для того чтобы посмотреть ее с выполненной мною в Москве музыкой, нужно было смонтировать и расставить соответствующие звуковые "слагаемые" на несколько пленок, сделать немало другой подготовительной работы, чем я и занимался с монтажером картины Шурой Голдабенко отдельно от Леонида Федоровича. Мы условились с Быковым, что он познакомится с "продукцией" в уже более или менее готовом виде.
Впоследствии Леонид Федорович рассказывал, что один раз он все-таки не выдержал и, воспользовавшись моим кратковременным отсутствием, попросил Шурочку дать ему послушать что-нибудь на монтажном столе. Услышав нечто похожее на "мяу", он в смятении покинул монтажную, но виду не подал, хотя и решил про себя, что будет вынужден обойтись одними шумами.
Перед показом электронной музыки (он проходил в зале перезаписи) мы оба шутили: он - чтобы смягчить для меня удар вероятной неудачи (было само собой разумеющимся, что никакая личная приязнь или неприязнь не способны заставить его покривить душой - тем более в вопросе творческом, а следовательно, для него лично самом важном и дорогом), я - чтобы, по возможности, облегчить ему ожидание, отвлечь от тягостности внутреннего беспокойства и напряжения. Показ прошел отлично, многослойные обобщающие звучания синтезатора органично сливались с изображением, и в дальнейшем мало кто даже догадывался, что вся эта более чем десятиминутная сцена в звуковом отношении построена исключительно на электронной музыке. Отвозя меня в гостиницу, Леонид Федорович говорил, что электронные звучания преследуют его и мерещатся в каждом бытовом шуме.
Поводом для юмора стало требование музыкальной редакции сдать партитуры... электронной музыки. Сидя в монтажной, я изготовил нечто наукообразно-заумное,
Леонид Федорович подтвердил, что с партитурами знаком и полностью их одобряет. Отсюда же произошла юмористическая его затея представить и классифицировать "использованные инструменты". Леонид Федорович сделал рисунки, были разработаны соответствующие названия - в результате возникли "вибродолб" "судьботык", "утюрган" и т. п., сделаны примечания. Связь звучания "инструментов" с их кодовыми названиями была всем своим совершенно понятна, и этот жаргон помогал нам в работе во время перезаписей.

Вспоминается и другой образец нашего юмора. Я жил тогда в небольшой гостинице, кажется, Академии наук. Леонид Федорович по утрам заезжал туда за мной, а после работы иногда заходил ко мне к великому интересу работавших там сотрудниц. Однажды мы появились там втроем с директором фильма и как бы по-деловому, занятые своими соображениями, стали измерять ширину входной двери, лестницы, при этом негромко переговариваясь: "Колонну придется снести" и т. п. Сотрудницы, прислушивающиеся к этим нашим разговорам, понимали, что затевается нечто недопустимое, но и не знали, как реагировать. А мы поясняли, что мне требуется в номере рояль, а чтобы его внести, необходимы некоторые предварительные работы. Мы успокаивали обеспокоенных сотрудниц, что все расходы возьмет на себя киностудия и т. п.
Светлые, незабываемые дни!
Остановившись, быть может, излишне подробно на этой, конечно же, далеко не самой главной стороне нашего общения, мне менее всего хотелось бы представить Леонида Федоровича эдаким беззаботным весельчаком, помышляющим лишь о шутке, розыгрыше. Нет, разумеется. Просто Леонид Федорович был удивительно естественным, живым и светлым человеком. Все эти юмористические эпизоды - не более чем редкие отдушины, возникавшие лишь тогда, когда немного "отпускало", когда Леонид Федорович ощущал, что его усилия в чем-то оправдываются, что-то получается, когда отвлекался 0Т многочисленных и многообразных своих забот, позволял себе ненадолго расслабиться.
Ничто не давалось ему легко, "играючи", ему приходилось труднее, чем многим. Однако он не искал ни чьего сочувствия, никаких легких путей, многое и много переживая в себе, лишь приоткрываясь в чем-то перед близкими по духу людьми.

Ни один удачный шаг товарища по съемочной группе не оставался незамеченным Леонидом Федоровичем. Точный кадр, тонкий звуковой переход или психологически верный интонационный нюанс, выразительный момент в игре актера - все находило в нем благодарного ценителя, отмечалось им.
На упоминавшейся уже премьере в московском Доме кино Леониду Федоровичу был задан, в частности, вопрос: по какому принципу производит он подбор творческой группы, как находит будущих своих сотрудников. Помнится, Леонид Федорович подчеркнул тогда решающее значение чувства глубокого доверия к тому или иному кандидату, ощущения его человеческой состоятельности. Здесь показательно, что Леонид Федорович не мыслил профессиональных качеств творческого работника в отрыве от его человеческой сущности. Как перекликается это с пушкинским "гений и злодейство - две вещи несовместные"! И не подтверждает ли с наибольшей наглядностью мудрости и верности подобного подхода пример самого Леонида Федоровича, покорявшего не виртуозностью профессиональной техники (он, разумеется, ею владел), а светом привлекательнейшей человеческой личности, озарявшим все, к чему он, как художник, прикасался, и что заставляло зрителей забывать о какой бы то ни было творческой "кухне".
Прошла успешная сдача картины, Леонид Федорович думал о новой работе. Вообще, несмотря на большие перерывы между фильмами, которые поставил Леонид Федорович, был он в постоянном внутреннем поиске, в готовности взяться за волновавшую его в данный момент тему, в размышлении, в обдумывании намеченного. (Потому и дорожил необычайно моментами внутренней тишины - за удочкой, например, в ранние утренние часы, когда так легко и спокойно думается!). Тщательное предварительное продумывание позволяло сам процесс реализации - когда до этого доходило дело - необычайно уплотнять и ускорять: Леонид Федорович ясно представлял, что и как делать. Так, фильм "Аты-баты, шли солдаты..." был сдан им раньше установленного срока.

Нельзя не пожалеть горько, что большая часть из намечавшегося Быковым так и осталась нереализована. Из известного мне- это детально продуманные (вплоть до отдельных мизансцен, выбора актеров, монтажных переходов и т. п.) замыслы трех фильмов.
Прежде всего, это лента по произведению В. М Шукшина "До третьих петухов". Нужно сказать, что к личности и памяти, к творчеству Шукшина Леонид Федорович испытывал особое уважение! Далее следует назвать "Ни стреляйте в белых лебедей"- в том виде, в каком его замыслил Леонид Федорович. И, наконец, начатый "Пришелец", обещавший стать заметным явлением в нашем киноискусстве. "Братцы! - говорил Леонид Федорович, начиная эту работу, в тесном кругу единомышленников. - Неужели же мы не сделаем фильм хотя бы на среднемировом уровне?"
С "Пришельцем" связана и последняя наша, столь памятная мне встреча. Произошла она, как и первая, в подмосковной гостинице, в день 50-летия Леонида Федоровича. С небольшой группой он приехал в Белые Столбы, чтобы познакомиться с некоторыми зарубежными фильмами на космическую тематику. Интересовали его, главным образом, уровень и техника комбинированных съемок, которые должны были играть важную роль в предстоящей ему работе. Я смог приехать туда лишь поздно вечером. Появился торт с надписью:
С искусством тесной дружбой связан, С начальством дерзностно-отважен, Презрев всех чествований гнет, Он - аты-баты! - в бой идет!

Царило молодое воодушевление, вызванное интересной работой, мысли всех - прежде всего самого Леонида Федоровича - были, конечно же, обращены к ней. Ночью в гостинице я прочитал эскиз сценарной разработки Леонида Федоровича, тогда же пришла мне в голову и музыкальная тема этого фильма, которому -кто ж знал! - не суждено было свершиться.
Утром мы говорили о фильме, Леонид Федорович настойчиво искал обобщающую концовку: та, что была в сценарии, его не устраивала. Тогда же он подробно рассказывал о сцене, которой в первом варианте сценария еще не было, и которая должна была стать ключевой в нем: Ефим Тишкин, сельский механизатор, попавший иа другую планету, спорит с ее руководителями- интеллектуалами о путях развития цивилизации. Тогда ему в качестве аргумента-показывают кинохронику военных преступлений, творимых на Земле людьми. Потрясенный увиденным, Тишкин просит "отбить" на Землю телеграмму: "Земля. Организация Объединенных Наций. Всем правительствам. Всему человечеству. Люди... Будьте же людьми!"
Если возникала перспектива чего-то, что грозило компромиссом с собственной совестью, могло вызвать неловкость дальнейших взаимоотношений, Леонид Федорович с особенной своей мягкой, но и твердой интонацией произносил: "Нам же завтра встречаться!" И все становилось на свои места.
Многое, что мешает нам в нашей жизни, вызывало его боль, горечь, неприятие. Особенно страшна была ему всякого рода фальшь человеческих и общественных отношений.
И пусть останется Леонид Федорович Быков в нашей коллективной памяти тем, кем он был, и таким, как был: ни на кого не похожим значительным художником со сложившейся нравственной и эстетической позицией, простой и человечной; редкой души человеком; воплощенным призывом к людской совести: "Люди... Будьте людьми!"

декабрь 1979 г.

Вернуться к содержанию >>