В бой идут одни старики.
Сценарий фильма. ч.8

- Квадрат девятнадцать, как понял? - голос Титаренко по рации.
Комдив взял микрофон.
- Понял, понял! - закричал он обрадованно.
- Привет соседям, - голос Титаренко.
- Ну как у тебя там? Как у тебя там, Маэстро? - спросил комдив почти ласково.

Ответа долго не было. Потом хриплый голос Титаренко:
- Нормально... Падаю...
И все. И тишина. Долгая тишина на аэродроме... И лица
летчиков, замерших у динамика...
...И взрывы на передовой. "Мессер" упал в пшеницу на нашей территории, где атаковала наша пехота. Атаковала яростно.
Пилота вытащили из "мессера" и, не успев рассмотреть, дали ему пару раз по зубам:
- Попался, гад! Бей его!
- Э-э, ребята! Я же свой, советский, - объяснял Титаренко.
- Ах, так ты свой, советский! Н-н-на, - вмазал ему пехотинец.
- Да вы хоть форму посмотрите, ребята.
- Он еще и форму нашу надел?.. Н-на!
- Ах ты в господа бога душу, - разозлился Титаренко.
- Так он еще и лается по-нашему? Н-на!
- Ах ты... царица полей! - и как дал прямым ударом Титаренко пехотинцу в скулу... Тот отлетел в канаву метров на пять. Посидел немного. Выплюнул кровь на ладонь сказал удивленно:
- Кажишь, швой...

...Блиндаж пехотного комбата. Стол. Котелок, фляга, две алюминиевые кружки. Мелодия песни "Эх, дороги!".
Титаренко спиной к нам напротив комбата говорит по телефону:
- И передайте в полк, что жив-здоров. А-а-а? Очень горячее гостеприимство, - повернулся к нам, под глазом синяк.
Комбат разлил спирт.
- Доберусь, - говорит в трубку Титаренко.
- Транспортом обеспечим, - пообещал комбат, человек сухощавый, костистый - стожильный.
- Щас мы тебя отремонтируем и будет полный порядок, - говорит комбат... - Это чистый. Специально для гостей держим... Фомин, а ну брось свою фисгармонию, воды гостю, - и тесаком, не раз бывавшим в рукопашных, отковырнул тушенку.
Фомин перестал играть "Эх, дороги!", принес котелок с водой.
- Щас мы с тобой на дорожку и за содружество родов войск, - комбат воткнул тесак в крышку стола.

- Содружество, - проворчал Титаренко, ощупывая челюсть. - Да ты не сердись. Тут один "мессер" повадился, целую неделю медсанбат курочит. Представляешь, специально по красному кресту бьет, сволота... Ну, ребята решили, что это был ты, и погорячились малость. Да хорошо, что живой остался...Ну, авиация, за победу! - прочувствованно сказал комбат. Цокнулись алюминиевые кружки. - Будем жить, пехота, - сказал Титаренко сурово. Выпил комбат. Запил водой. Держит наготове котелок с водой, пока Титаренко пьет спирт. А тот поставил кружку, сделал выдох и ноль внимания на воду. Сигару нюхает. Крепкий мужик! - Ну могём! - восхищенно говорит комбат. - Не могём, а могём, - скромно ответил Титаренко.

...И зазвучала песня. "Эх, дороги!" в полную силу.
Едет Титаренко на лошади по весенней дороге. (Идут из хроники самые впечатляющие кадры: "Даешь Киев!", кони в крошеве льда и в воде, артиллерия по ступицы в грязи, переправа - самые страшные кадры фронтовых дорог.)
Едет Титаренко уже по своему аэродрому. Стоят под дождем самолеты. Прозрачные капли стекают с плоскостей. Тишина-тишина, будто и нет вовсе войны.
- Стой, кто идет? - часовой вынырнул из кустарника.
- Не идет, а едет, - Титаренко, - Днепр.
- Волга, проходи. Здравия желаю, товарищ командир.
- Здоров...

Проехал еще и в конце самолетного строя - Макарыч с ведром воды, одиноко стоит под дождем. Ждет комэска. - Макарыч, принимай аппарат. Во - махнул не глядя - весело бросает Титаренко. - Извини. Танка не было. Молча смотрит Макарыч. Затвердевшее лицо. Только губа: дерг-дерг. Замер Титаренко. Долго молчал. И сорвалось с губ: - Кто?! - Смуглянка, - ответил Макарыч и всхлипнул.

…Стол в хате второй эскадрильи. На столе стакан со ста граммами накрыт ломтем хлеба.

И в замедленном темпе звучит в исполнении на гитаре мелодия "Смуглянки".
За столом Скворцов, Иван, Титаренко. Вся вторая эскадрилья. Сидят, опустив головы.
- Как это было? - спросил Титаренко хрипло.
- Отрабатывали слетанность в паре. Тут четверка "фоккеров" из-за туч... Я таких и не видел... Размалеванные, с бубновыми тузами... Батя по радио: уходите. А куда? Загнали... - рассказывает Иван. - Вдруг Смуглянка: "Прикрой - атакую". Ну, пацан... Завертелось. Ему бы на вираж уйти, а он потянул... И-и... А-а... но отчаянный, ох и парень…
Титаренко взглянул на Скворцова, мол, а ты "старик" где же был?
- Пока взлетали, "фоккеров" нет, а он в бурьяне догорает...
Помолчали. Посидели. Что скажешь? На столе стакан. Традиционный.
- Его вещи: Есенин, там гимнастерка и тетя Дуся... - говорит рвущимся голосом Кузнечик. - Его мама... А как скажут тете Дусе... что он уже... что его?.. Лучше уж - без вести пропавший.
Долго молчали.
- Уже нашего выпуска, - хрипло добавил Кузнечик. Все смотрят на фото Смуглянки на столе.
- А вы знаете, мы с Витькой с одного двора... - и Кузнечик пошел боком, боком к стене, где стоял Ромео. - На вокзале, когда нас провожали, все чудили. А Витька повернулся и говорит: "Вы посмотрите, как сразу постарели наши матери, как сразу..." - Кузнечик заплакал как мальчишка.
- Яглама... Яглама сеиче... Да не плачь ты! Кызболе! - сквозь зубы говорит Ромео.
Сидели. Молчали. Думали о Смуглянке, думали о верных товарищах боевых, что вот так же сгорели, взорвались, ушли в бездонное небо - и не вернулись. О себе думали.
Комэск встал медленно и устало: тяжесть потери, безмерная тяжесть потерь давила на плечи.
Летчики поднялись, подходили к столу... на котором только стакан и ломоть хлеба, только фотография и томив стихов.
Стояли боевые побратимы, плечом к плечу, и все смотрели на то, что осталось после Смуглянки.
В тишине гитарным задумчивым звоном возникает мелодия "Смуглянки". Звучит печально и тихо.
Скрипнув зубами, точно шашкой разрубая воздух взмахнул рукой Титаренко.
Мощный хор мужских голосов раздельно и сурово звучит с экрана.

рас-куд-рявый клен зеленый, лист резной...

...И горбатые "Илы" под эту песню, ломая строй, падали в крутое пике, тревожное пламя авиационных пушек трепетало на крыльях - и лишь отстрелянные гильзы мелькали в воздухе.

...Термитные снаряды били в тяжелую броню черных танков со свастикой, ослепительно рвались, прожигая насквозь.

"Здравствуй, парень, мой хороший,
Мой родной!"

...Вспарывая ночь, ослепительно били "катюши"...
...Яростно сжав зубы, вцепившись в штурвалы, летчики второй вели бой, накрывая светлыми смертоносными трассами аэродромы врага и ангары, прорываясь сквозь огонь зениток, оставляя после себя пылающие на земле фашистские самолеты.

Клен зеленый, да клен кудрявый...

...В стремительном полете вываливаются бомбы из бомболюков.

Да раскудрявый, резной!..

...И Титаренко, заложив немыслимый вираж, наседает на "мессер". "Мессер" ближе, вот мелькнул в перекрестье прицела - и тотчас стремительные струи пуль впились во врага. Задымил он и снова споткнулся на лету. Взрыв разметал его на куски.
Все громче звуки боя, рев моторов, свист бомб, грохот пушек; эти звуки сменили песню.
...Рвутся на земле гигантские бензобаки, внизу земля - сплошное море огня.
И - тишина, мир, покой. Под тихим солнцем - река и белое село вдали. Ничто не напоминает о войне. Тихо вступает мандолина, тот далекий мотив: "С берез неслышен, невесом слетает желтый лист..."
Ромео и Маша медленно идут по опушке леса. О чем они говорят? Не слышно, тихо звучит мелодия. Идут по осеннему саду, остановились у дерева. Маша спросила:
- А как по-вашему будет небо?
- Осман, - ответил Ромео.
- А земля?
- Йер.